«Гласность» и свобода - Сергей Иванович Григорьянц

прибытия траурной процессии из ФИАН’а, ждали полчаса, час… Над головами поднимались самодельные плакаты: «Простите нас, Андрей Дмитриевич, мы должны были выйти на площадь в 80-м году!», «Простите, Андрей Дмитриевич!», «Андрей Дмитриевич Сахаров – ум, честь и совесть нашей эпохи!» и сотни листков, вырванных из блокнотов, на которых ручкой написана перечеркнутая цифра 6 – графическое изображение требования отмены 6-й статьи Конституции.

Когда, уже в третьем часу, траурная процессия достигла Лужников и тысячи сопровождающих гроб с телом Сахарова присоединились к собравшимся, каракулевая папаха разрешила пустить всех желающих.

Похороны Сахарова, вероятно, гораздо более многочисленные, чем похороны Сталина, – самые трагические в русской истории. Сталинские были обагрены кровью, эти – многомиллионной скорбью о несбывшейся надежде России. Понимание утраты было всенародным. Но сила, по-прежнему, была на стороне «папахи».

Конец журнала «Гласность»

Случилось так, что гибель Андрея Дмитриевича символически совпала с прекращением издания журнала. В последнем – тридцать третьем – номере мы дали прощальное слово Андрея Шилкова, фотографии с похорон, но для серьезной статьи о судьбе и роли Сахарова в России номера уже не нашлось. Завершение издание журнала, несмотря на борьбу, которая с ним велась, на мой взгляд, было вполне естественным. Журнал при всей своей популярности в СССР и в мире, при все большем количестве знаменитых авторов за два с половиной года выполнил свою задачу: стал эпицентром взрыва свободной печати в России (собственно, это было единственное, чуть продолжившееся еще на полтора года, время в истории России, когда в ней возникла в отчаянной борьбе и в условиях ожесточенного сопротивления подлинная массовая свобода печати, уничтоженная с приходом Ельцина). «Гласность» была изданием и рупором политзаключенных – людей, которые шли в советские тюрьмы лишь для того, чтобы сохранить человеческое достоинство, внутреннюю свободу и право на самоуважение. Наконец, для десятков тысяч нищих и обездоленных советских граждан, на своем горбу испытавших отвращение к коммунизму и шедших в «Гласность» ежедневно со всех концов страны (вскоре с подачи Гайдара их назовут «демшизой»). Для этих людей журнал был опорой, хотя бы небольшой защитой. Важен был журнал и для всего мирового антикоммунистического движения – «Гласность» стала одним из его важных центров.

К девяностому году наступило совсем другое время. КГБ подбрасывал в государственные, а потому в СССР гораздо более мощные и популярные СМИ антикоммунистические материалы, что стало вполне очевидно на примере фильма и откровений Говорухина. На деньги КГБ режиссер снял нашумевшую тогда картину «Так жить нельзя». С экрана лилась чернуха, причем такая, какой почти не было в Советском Союзе. То и дело задавался вопрос: отчего все так ужасно? и следовал ответ: во всем виновата коммунистическая партия. При этом сотрудники милиции и КГБ сплошь были замечательными людьми. Обвинять семнадцать миллионов человек, во-первых, было бессмысленно, во-вторых, несправедливо, а главное – уводились от ответственности именно те категории, которые были названы на Нюрнбергском процессе виновниками схожих преступлений (СС, СД и руководство Национал-социалистической партии).

Корреспондентам Радио Свобода в Париже на вопрос, какие у него творческие планы Говорухин в интервью рассказывал: «Меня пригласили в Большой дом (Управление КГБ по Ленинградской области. – С. Г.) и предложили финансировать сразу две съемочные группы, дают два комплекта оборудования – для скорости съемок, одновременно и в СССР и за границей. Еще не выбрал название фильма: может быть, это будет «Владимир Ленин», может быть – «Великий преступник». И это в том мучительном девяностом году, когда не то что на фильмы – на хлеб у большинства гораздо более крупных режиссеров денег не было. Впрочем, и фильм Абуладзе был снят при прямой поддержке ЦК Грузии и Эдуарда Шеварднадзе. Но ведь и либеральный журнал «Огонек», и «Московские новости» тоже были правительственными изданиями.

К тому же за эти годы появились очень несходные между собой массовые организации. Выросший из подпольного диссидентского бюллетеня четырехсотстраничный журнал должен был более четко формулировать свои задачи, более точно выбирать аудиторию и искать мало-мальски прочную социальную базу хотя бы из-за резко возросшей конкуренции. Для выживания нужно было находить сравнимые с бюджетом государственных изданий деньги. Находить их за границей, что, вероятно, было не так уж сложно, я не умел, да не очень-то и хотел. В Советском Союзе достойных источников средств, конечно, не было.

За год до этого в Германии умер медиамагнат Аксель Шпрингер, финансировавший издание журнала «Континент» не только в Париже, но и в Германии. Главный редактор журнала Володя Максимов, почти пятнадцать лет до этого занимавший, как «Русская мысль» и «Гласность», резко антикоммунистическую позицию, которая естественным образом переносилась на Горбачева, на недоверие к коммунистической перестройке, в поисках денег на продолжение журнала провел в Риме конференцию, прямо противоположную по своему духу всем предыдущим, в которой Горбачев, кажется, даже участвовал лично. Журнал переехал в Москву, но Володя, не выдержав всех этих перемен и потрясений, вскоре умер, оказавшись почти в изоляции. Редактором «Континента» стал Игорь Виноградов. Он сохранил приличный характер теперь уже совсем забытого журнала, но ни при каких условиях не был и не мог быть таким активным общественным борцом, каким был Максимов.

Повторения этого пути я не хотел. «Гласность» от первого до последнего номера себе не изменяла и никакой дополнительной опоры для нее я не искал. Я не принял многочисленные предложения о помощи не только потому, что не знал, как ими воспользоваться, но, главным образом, потому, что у меня к концу восемьдесят девятого года еще не было того понимания, которое сформировалось к осени 1990-го – о том, куда идет перестройка, о неизбежном приходе КГБ и близких комитету людей к власти. К тому же мое, как и всей редакции «Гласности», отвращение к Ельцину было далеко от понимания того, кто за ним стоит и какой окажется его роль в истории. Рассказов о том, как КГБ борется с демократией в СССР, с «Гласностью» (впрочем, о себе мы мало писали), борьбе за создание и укрепление демократических идеалов, было мало для толстого международного журнала. Нужны были аналитические статьи, серьезные документальные подтверждения нового понимания пути России, но ничего этого не было и взять было негде. Это было гораздо серьезнее, чем поиски денег и сопротивление непрекращающемуся давлению КГБ.

К тому же журнал разваливался естественны образом.

Первым ушел Андрей Шилков. Он женился на дочери Аси Лащивер – Ире, появились новые заботы и интересы, тащить на себе проблемы «Гласности» ему было невмоготу. Ушел в газету «Демократическая Россия», там все было гораздо организованнее и легче, но было меньше свободы и